– Какие вы говорите глупости! – слегка покраснев, слабо защищалась Олимпиада, вспоминая, что Петр Эммануилович и в самом деле смотрел на нее, словно кот на сало, и шептал такие слова, что и пересказывать совестно. Зинаида Петровна, видимо, заметила эти ухаживания и следила за ней, как урядник.

Только теперь начала понимать Олимпиада, что и в дом Зинаиды Петровны инженер ходил неспроста. «Все знает, черт взбалмошный», – подумала вдовушка, почти со страхом косясь на Доменова.

– А я для того и живу на свете, чтобы глупости творить… Собирайся, ангел мой, скоро поедем.

– Русским языком говорю, никуда не поеду! Лучше на прииск уйду, за каторжного замуж выйду, чем в полюбовницы идти. Хочешь меня женой сделать, тут обвенчаемся. Для дочери в дом попа позвал, Значит, и сюда можешь привести.

Олимпиада хорошо усвоила наставления Печенеговой – не верить мужчинам, да и сама поняла это на горьком опыте. В душе вдовушка взлелеяла мечту стать тещей Митьки Степанова, а там уж она над ними покомандует. Позор Олимпиада уже пережила. Осталось одно: стать миллионщицей и Митьку у жены отбить. Тогда отольются ему ее горькие слезы.

– В городе мы такую свадьбу закатим, золотые венцы наденем! А тут что? Баб смешить! – доказывал Авдей Иннокентьевич.

Ему действительно хотелось удивить всю городскую знать пышностью свадьбы. Пусть все знают, что Авдей Доменов вступил в законный брак, пусть весть эта до самого Петербурга докатится. А тайное венчание все равно что тайная любовь.

Но невеста была неумолима.

– Свадьба в городе, а венчаться здесь, в моем доме! – настаивала Олимпиада.

Доменов вынужден был согласиться. Обвенчались и ночью же уехали в город. Станичным бабенкам даже в щелочку не удалось посмотреть на это бракосочетание.

Попировав в Зарецке, Авдей Иннокентьевич увез молодую жену и заперся с ней на Кочкарском прииске.

Иван Степанов почти целый месяц вместе с Аришкой гулял на Митькиной свадьбе. Свадьба эта стоила таких денег, что, протрезвившись, Иван сначала не поверил Шпаку, который принял на себя заботы по устройству празднества. Тот подтвердил все расходы документами.

После этого Иван целые дни стал пропадать то на квартире инженера Шпака, то у Зинаиды Петровны. Разбогатевший казак вертелся вокруг Зинаиды Петровны. Сам не замечая того, он с головой запутался в ловко расставленные красивой барыней сети. Используя влияние Зинаиды Петровны, Петр Эммануилович постепенно забирал малоопытного хозяина в свои цепкие руки, а вместе с ним и приисковые дела. Пользуясь отсутствием Тараса Маркеловича, он прежде всего упразднил дачи и заставил Ивана подписать специальный приказ, в котором бывшие дачи именовались шахтами.

– Какие там к черту дачи! Хотите, чтобы над вами коммерческие люди смеялись? – говорил Шпак хозяину. – Так участки называют только в Сибири, где тайга, лес, а тут буераки да степь с верблюжьей колючкой. Шахты – это солиднее! К нам будут приезжать иностранцы, заводчики. А где громкое название, там и неограниченный кредит.

Иван Степанов согласился с этими доводами. Он тоже начинал чувствовать себя солидным коммерческим человеком.

Как опытный делец, Шпак понимал, что Суханов повел дело честно, с широким русским размахом. Воспользовавшись мелким инцидентом с названиями участков, Шпак решил попытаться качнуть авторитет старого управляющего на пустячке и посмотреть, как Тарас Маркелович примет этот щелчок и как будет на него реагировать. Может, заартачится и в отставку подаст? Хевурд уже настойчиво требовал ощутительных действий, а управляющий все время ему мешал. Прииск давал огромную прибыль. Надо было исподволь готовить сильный удар по финансам Степановых, пока Авдей Иннокентьевич, забыв свою алчность, миловался на Кочкарском прииске с Олимпиадой.

Шпак по горло завалил себя и своих помощников спешной работой. Особое внимание Петр Эммануилович обратил на производственный и оперативный учет, составляя его двояко: для себя и для хозяев. В то же время, недосыпая ночей, в короткий срок он составил проект золотопромывательной фабрики, которую предложил строить на Родниковской шахте. Он полагал, что в этой стройке можно закопать попусту крупные средства. Запасы этой шахты были незначительны.

Когда он показал свой проект Ивану Степанову и Печенеговой, те только ахнули.

Творение Петра Эммануиловича было вычерчено на дорогой глянцевой бумаге, броско и красиво. К проекту была приложена объемистая пачка ведомостей, смет и расчетов – на рабочую силу, на закупку дорогостоящих заграничных электродраг и других предметов и материалов. В конце стоял итог всех затрат на кругленькую сумму в несколько сот тысяч рублей. По всем цифровым и плановым расчетам фабрика должна была давать миллионные прибыли.

Рассмотрев проект, в котором он ничего не смыслил, Иван устроил пир. Новое дело вспрыскивали целую неделю, несколько раз выезжали в приуральский тугай. Во время одного из пикников Зинаида Петровна пошла с Иваном Александровичем в шалаш стрелять тетеревов… и осталась с ним до утра.

В шалаше она убедила его, что бородатый дед Тарас Суханов, может быть, и хорошо знает золотое дело на практике, но в науке и современной технике ничего не смыслит. Братьям Степановым нужно целиком положиться на Петра Эммануиловича и бояться следует больше всего Авдея Доменова, недаром он дочку-то свою так быстро замуж за Дмитрия выдал – прииском хочет командовать.

Иван решил, что такой клад, как Зинаида Петровна, ему сам бог послал. Ее горячие ласки, нежное тело и умные слова могли так растревожить или, наоборот, так успокоить душу, что ему оставалось одно: пользоваться этим свалившимся с неба счастьем и всю жизнь благодарить судьбу за встречу с такой женщиной. От Аришки ведь, кроме укоров да ругани, ничегошеньки не получишь – ни ласки, ни сказки, ни совета, ни привета…

Шпак торжествовал. Он подарил Зинаиде Петровне слиток золота в несколько фунтов. На радостях, с молчаливого благословения Печенеговой, решил снова приволокнуться за Дашей. Не давала ему покоя эта свежая, улыбчивая девушка.

Во время пикника инженер подкараулил Дашу на берегу Урала, когда она мыла посуду. Подсел рядом и заговорил:

– Скучно?

– Отчего же мне должно быть скучно, Петр Эммануилович? – протирая висевшим на плече полотенцем тарелки, спросила Даша.

– Микеши вашего нету. Не с кем за травой поехать, некому и верховой езде поучить…

– Приедет! – весело ответила Даша.

– Говорят, вы его у такой красавицы отбили! Смотрите, казачки мстительны, а ваша соперница в особенности…

– О чем вы говорите? Ничего я не знаю… Глупости!

Даша покраснела и, наклонившись, стала осторожно укладывать стопки тарелок на разостланную на песке скатерть. Ни о какой сопернице она не слышала, Микешка ничего не говорил ей. Да и какое ей дело до станичных девушек, успокаивала она себя.

Догадывалась Даша, что любит ее Микешка, сердце ее радостно билось, когда смотрел на нее этот сильный и дерзкий казачина, когда робко и нежно брал ее за плечи. А какие слова он ей говорил! Таких слов она не встречала ни в одной книжке!

– Будете теперь знать, как на чужих женихов заглядываться, – трогая за плечи Дашу, проговорил Шпак.

Девушка отодвинулась и, изогнувшись стройной фигурой, приподнялась.

– Вы меня, Петр Эммануилович, не трогайте, – посматривая на него сбоку, сказала она. Ей неприятно было его прикосновение, сузившиеся коричневые глаза с застывшей полупьяной улыбкой были противны.

– Скажите, какая недотрога!.. Поедемте на лодке кататься. Вон на те островки. А потом будем уху варить. Скоро рыбаки свежих окуней привезут.

Шпак захватил тонкими пальцами горсть мелкой гальки и швырнул в воду. Камешки звучно рассекли медленно текущую воду. Даша отошла в сторонку, вынула из скрученных на затылке волос костяную шпильку и, взяв ее в зубы, как это делала Зинаида Петровна, стала поправлять сбившуюся прическу. Петр Эммануилович, отряхнув руки, решительно направился к ней. Даша круто повернулась. Вынув изо рта шпильку, судорожно сжала ее в кулачке. Светлые глаза ее гневно сверкали.